Первое, что Евангелие навеки закрепило в женском образе, — это любовь: любовь-забота, любовь-сострадание, любовь-служение, любовь-самоотдача, ничего не требующая взамен. Ученики Христа спорят, кто из них больше, сомневаются, робеют. А про женщин — всего два слова — следовали, служа. Любовь — дело, любовь без сомнений и громких слов, это вечное материнство женщины и вечный ее удел — выкормить, вырастить, отдать себя целиком и в конце концов потерять того, ради кого жила, ибо возмужавшие дети уходят от матерей, чтобы начать, как мы говорим, «самостоятельную жизнь». И вот Евангелие являет нам всю красоту, всю глубину этой жертвенной любви, неизменной и в радости, и в горе, и в смерти.
Второе — это верность. Ученики бежали, женщины остались. В страшный час страдания — молчаливое сострадание и верность до конца. Женщины многого не слышали из проповеди Христа. Евангелист прямо утверждает, что они не знали о воскресении, которое наступит за смертью, и потому у них не могло быть никаких надежд, никаких расчетов. Тот, Кого они любили, за Кем последовали, Кому отдали себя и свою любовь, умер на кресте, и, рассуждая по-человечески, все для них рухнуло, не осталось ничего, кроме окровавленного, истерзанного Тела. Но осталась верность. И как просто, но одновременно — с какой полнотой показана нам эта верность без расчета, верность до конца в Евангелии!
И, наконец, третье — вера и радость. И опять — вера не рассуждающая, но вера сердца, которой так богата женщина. Вот Фома усомнился: «Не увижу — не поверю». А про женщин сказано так: И се, Иисус встретил их и сказал: радуйтесь! И они, приступив, ухватились за ноги Его и поклонились Ему (Мф. 28:9).
И вот этот евангельский образ женщины сохранился и сияет нам поныне своей простой и одновременно небесной красотой. Грохотала человеческая история, рождались и падали царства, бушевали войны, но над этой кровавой, трагической историей неизменно возвышался и светил образ женщины — образ любви, жертвенного сострадания и верности. И не будь этого образа, этого света, поистине страшным был бы наш мiр. И если, несмотря на все царящее в нем зло, не прекращается тайный праздник жизни, если и в бедной комнате справляется он так же радостно, как во дворце, то радость эта в ней, в женщине, в никогда не иссякающей ее любви.
Пусть вина не хватило. Но пока она тут — мать, жена, невеста, — хватит вина, хватит любви, хватит радости на всех!
Христос воскресе!